Контур

Я сказала, что посоветовала бы сходить на Агору и посмотреть на безголовые статуи богинь в колоннаде. Там прохладно и тихо, и от массивных мраморных тел в струящихся одеждах, безликих и безмолвных, на душе удивительно спокойно.

Но если люди будут молчать о том, что с ними произошло, разве это не предательство — по крайней мере, того себя, с кем это случилось?

Я сидела рядом с этим мужчиной и чувствовала силу его молчания, как будто он делал мне выговор.

Я ответила, что этот образ напомнил мне опыт писательства, хотя пьеса — это скорее дом, а не город, и вспомнила, какой сильной я себя чувствовала в те моменты, когда достраивала такой дом и уходила прочь, а обернувшись, всё еще видела его на том же месте. Именно тогда, — сказала она, — я вдруг четко осознала, что больше никогда не напишу ни одной пьесы; я даже не могла вспомнить, как писала их раньше — как протекал процесс, какими материалами я пользовалась. Я поняла, что больше на это не способна — это так же невозможно, как невозможно построить дом на воде, если ты плывешь в открытом море.

Она неожиданно задумалась, каково было бы заняться с ним сексом — было бы им противно оттого, что они такие разные? Чем дольше он говорил, тем больше она думала о том, могли бы они, будучи настолько непохожими, испытать друг к другу что-то кроме взаимного отвращения. Потому что эта разница между ними теперь уже прояснилась окончательно, и суть ее была не только в размерах, формах и взглядах, но в одном бесспорном факте, и факт заключался в том, что в его жизни главенствовала дисциплина, а в ее — эмоции.

Иными словами, он описывал то, чем она не была: всему, что он говорил про себя, она находила в себе отражение в негативе. И это антиописание — а иначе она не знает, как это назвать, — прояснило для нее некоторые вещи, вывернув их наизнанку: пока он говорил, она начала видеть себя как некий силуэт, контур, вокруг которого всё прорисовано в деталях, а сам силуэт остается пустым. И тем не менее этот силуэт — пускай неизвестно, чем он заполнен, — впервые после инцидента дал ей представление о том, кто она такая.

В каком-то смысле он сотворил ее, и, звоня ему в день инцидента, она обращалась к нему как творение к творцу.

драматургом без гроша за душой с друзьями-актерами и внушительной, но бесполезной коллекцией подержанных книг

Он был вежлив, отстранен и сдержан, тогда как она негодовала, рыдала и билась в истерике; «полные противоположности» — вот что подумалось ей в эти непростые минуты.

скорее всего, в силу привычки, но, если быть честной, она всё еще верила, что они связаны какой-то нерушимой связью.