Разлуки не будет. Как пережить смерть и страдания близких

Я страдаю, как только может страдать человек. Но я не прилепляюсь к страданиям, они проходят через меня, как сама жизнь — как широкая, вечная река… и жизнь продолжается

Итак, Франкл приходит к выводу, что в экстремальной ситуации вопрос о смысле жизни есть, прежде всего, вопрос о конечном смысле, то есть о смысле смерти, и, только ответив на этот вопрос, человек может жить как личность, не попадая под влияние внешних условий. Если есть задача и смысл, тогда можно вынести очень многое.

В наши дни принято считать, что страдание — зло, что его надо избегать, облегчать, отстранять как можно интенсивнее. Это приводит к трусости: люди боятся страдания, и этот страх порой более разрушителен, чем само страдание.

Когда человек не может простить обидчика, он остается пленником своей обиды. В каком-то смысле можно сказать, что человек, который «виноват», продолжает властвовать над своей «жертвой», пока эта «жертва» не простит его.

Вообще, когда человек проявляет гнев, по словам владыки Антония, это, во-первых, проявление жизни, а во-вторых, часто это выражение невыносимой боли.

«Когда судьба возложила на человека страдания, он должен увидеть в этих страданиях, в способности перенести их — свою неповторимую задачу. Он должен осознать уникальность своего страдания — ведь во всей вселенной нет ничего подобного; никто не может испытать их вместо него. Однако в том, как тот, кому дана эта судьба, вынесет свое страдание, заключается уникальная возможность неповторимого подвига»

Митрополит Антоний Сурожский4 не раз утвер­ждал, что из-за страха смерти мы боимся жить мужественно — с риском, с дерзновением и с глубиной.

Апостол Павел в одном из посланий говорит, что мы должны дорожить временем, потому что дни лукавы. И действительно, разве не обманывает нас время? Разве не проводим мы дни своей жизни так, будто наскоро, небрежно пишем черновик жизни, который когда-то перепишем начисто… Мы живем так из года в год, не делая в полноте, до конца, в совершенстве то, что могли бы сделать, потому что „еще есть время“: это мы докончим позднее, это можно сделать потом, когда-нибудь мы напишем чистовик

«Молчание — это не только состояние, в котором мы не употребляем слов, не производим звуков речи. В основе — это внутреннее состояние, когда мысли улеглись, сердце умирилось, воля устремлена в одном направлении без колебаний; и этому можно учиться в любой обстановке… Молчание (и душевное и телесное) происходит, когда мы отсекаем от себя беспорядочные желания, скажем, любопытство. Любопытство, которое нас просто извергает из себя самих, мы вне себя живем. Вне себя, потому что мы не можем успокоиться, пока не узнаем еще что-нибудь. Тут получается тревога ума, тревога сердца, и одно из основных упражнений, которому надо научиться — отпустить все, к чему липнет наша душа, все предметы любопытства, жадности, страха и т.д. — чтобы войти внутрь себя и изнутри смотреть на мир, а не быть как осьминог, который вытянул щупальца во все стороны и держит. Нам надо научиться самовластью: быть внутри и действовать свободно». Далее владыка советует: «Вернись под свою кожу, живи под своей собственной кожей, ничего другого от тебя не требуется. И тогда можно действовать изнутри, и тогда можно достичь молчания»28.

не узнаем еще что-нибудь. Тут получается тревога ума, тревога сердца, и одно из основных упражнений, которому надо научиться — отпустить все, к чему липнет наша душа, все предметы любопытства, жадности, страха и т.д. — чтобы войти внутрь себя и изнутри смотреть на мир, а не быть как осьминог, который вытянул щупальца во все стороны и держит. Нам надо научиться самовластью: быть внутри и действовать свободно». Далее владыка советует: «Вернись под свою кожу, живи под своей собственной кожей, ничего другого от тебя не требуется. И тогда можно действовать изнутри, и тогда можно достичь молчания»28.