Когда я сознался себе, что, глядя в окно, она видит попросту то, что там находится, и что её рассудок совершенно не склонен к путешествиям по прошлому и будущему, а довольствуется настоящим, я уже понимал, что имею дело не с реально существующей Никой, а с набором собственных мыслей; что передо мной, как это всегда было и будет, оказались мои представления, принявшие её форму, а сама Ника, сидящая в полуметре от меня, недоступна[98], как вершина Спасской башни[99]. И я снова ощутил на своих плечах невесомый, но невыносимый груз одиночества.