История О

Вряд ли кто-нибудь порадуется свободе дышать, он ее и не заметит. Но если я свободен играть на банджо до двух часов ночи, то мой сосед теряет свободу не слушать мою игру до тех же двух часов. Если мне удалось добиться свободы ничего не делать, то моему соседу придется работать за двоих. Известно, впрочем, что ничем не ограниченная воля к свободе ведет в нашем мире зачастую к таким же ничем не ограниченным войнам и конфликтам.

каждой женщине, как мне кажется, это дано – быть всеми женщинами (и всеми мужчинами) одновременно. И есть еще более необычайные вещи

Нет ничего страшнее, чем попасть в руки живого Бога

может, опасные книги - это просто такие, которые возвращают нас в первобытное состояние, в состояние естественной опасности.

абсолютное подчинение воле другого (как это случается делать мистикам и влюбленным) несет в себе определенное величие и даже радость; это радость видеть себя (наконец-то) избавленным от своих собственных желаний, интересов и личных комплексов.

Например, замечание о том, что единственный вид свободы, к которому мы по-настоящему чувствительны, - это свобода, приводящая другого в состояние рабства.

и тех, кого он выбрал; да и совсем незнакомых ему, но принадлежащих к обществу замка.
Но только он, он и никто другой — единственный, от кого она зависит, кто бы ни отдавал ей приказы, при нем или в его отсутствие. Потому что он участвует в этом неизбежно, вне зависимости от того, кто предъявляет ей требования и выносит приговор. Это он сам обладает ею и наслаждается ею посредством тех, в чьи руки она отдана. Он участвует в этом самим фактом, что именно он отдал ее в эти руки. Так боги овладевали сотворенными ими смертными под личиной зверя или птицы. Он неразделим с нею. Оттого что он отдает ее кому-то, он еще теснее спаивается с ней

И сейчас он поступал так же. Она брала его за руку и целовала ее, не решаясь ни о чем спросить. А он говорил. Скользнув двумя пальцами под ошейник и поглаживая ее кожу, он говорил, что хочет, чтобы отныне она была общим достоянием и его,

О увидела себя опустошенной, отверженной, проклятой. Она стонала под губами чужого мужчины так, как никогда не стонала от ласк своего любовника, никогда он не мог вырвать у нее такие крики, какие вырывались у нее под ударами незнакомца. Она осквернена, и прощения ей нет. Он будет прав, если бросит ее. Но нет, дверь снова открывается, он вернулся, он остается с нею. Он залезает к ней под покрывало, гладит по влажному горячему животу, прижимает к себе и говорит: «Я люблю тебя. Когда я отдам тебя еще и слугам, я приду к тебе ночью и засеку тебя в кровь».

она застонала сильнее