Михаил Герман

Скорость, с которой Кандинский совершил переход от открытия в Мурнау до чистой абстракции (период менее двух лет) подтверждает, что он к этому стремился.

Критика часто говорит о «полистилизме» раннего Кандинского, вероятно, не без основания.

Открытость «всем языкам» помогла Кандинскому обогатить себя, не поддаваясь внешнему влиянию.

Кандинский, не добившись какого-либо признания, не чувствуя себя профессионалом, вдруг превращается из ученика в мастера. Он был абсолютно прав, когда осознавал причины непонимания русской и немецкой критики: первые учуяли пагубное «влияние Мюнхена», а вторые – «византийское влияние». Будучи чужеродным ко всему, он был способен воспринимать все.

В своем саморазвитии Кандинский прошел через всю историю культуры, соединив ее со своей судьбой. Его искусство не чуралось как наивных сказок и высочайших полетов абстракции, так и декоративной утонченности. Он подошел к своим первым значительным работам с самосознанием полного насыщения, на точке взрыва. Новая русская философия, искусство икон, жанр исторической живописи, модерн, прозрачная сила импрессионизма, понимание силы цвета Матисса и формы Пикассо, и главное - свои собственные постоянные напряженные размышления, подвели его к самореализации.

В истории искусств мало таких драматических и значительных моментов, как приезд Кандинского в открытый им Мурнау. Обычно художник приходит к созданию своего индивидуального стиля или нового направления через несколько этапов. Даже развитие Пикассо было относительно постепенным.

Взгляд художника пробился через амальгаму реальности, которая до этого предлагала ему стабильные картины объективного мира. Он увидел секретные ритмы цвета, линии и формы, для которых предметы, природа – всего лишь одна из функций, отмеченных ими. Переход Кандинского от объективного мира в мир чистых форм был определен предшествующими процессами, и его трудно интерпретировать как потерю или приобретение. Это была данность, без которой он никогда бы не стал сам собой.

Конечно, постоянные параллели с музыкой, к которым обращался Кандинский, (он был не одинок в этом), демонстрируя, таким образом, сходство выразительных методов, пожалуй, устарели. Музыка всегда выражала себя, не изображая.

Летом 1922 г. Кандинский начал преподавание в школе Bauhaus в Веймаре. Вспоминая это время, он писал, что ощущал себя в долгу перед студентами. Возможно, что это стало временем полного самосознания художника, которое шло от чувства, что он находился на нужном месте.