Фрэнсис Хардинг

Она наблюдала, как ее ложь, меняя форму, разрастается у нее на глазах, подпитываемая лишь намеками и молчанием. Молчанием, оказывается, можно орудовать столь же изощренно и жестоко, как ножом.

Мошка смотрела на нее как со дна колодца, где так темно, что не видно собственных рук. Ей казалось, что Пирожок взирает на нее из мира света и добра. Мошка хотела к ней, в этот мир, но боялась, что мрак придет туда вместе с ней.

Потому что в его устах слова плясали языками пламени, и та часть меня, что сгорела с книгами отца, вдруг снова ожила.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как будто проглотила дюжину живых воробьев и они дерутся у меня в животе.

Узнайте, чего человек желает больше всего, и чего он больше всего боится, и о чем он лжет себе, используйте против него, и он будет плясать под вашу дудку до конца своих дней.

— Нет, — сказал Клент немного смущенно, словно стыдясь такого благородства. — Тогда, в полицейском участке, я понял, что ты искренне считаешь меня убийцей, что веришь в мою виновность.

В комнате пахло антигеройски — овощным супом и настойкой опия

Раздались такие звуки, будто кто-то затолкал в шкаф корову и столкнул его вниз по лестнице.

«Опасные книги, напоенные мрачной, разрушительной силой, — думала она, — они способны устроить пожар в чертогах человеческого разума и перекрасить небо».

Мадам, обратите внимание, вы-то остались на свободе.

— Ага, тут так здорово. — Мошка подняла глаза: небо свободы щедро поливало ее водой.