Вячеслав Курицын

о история человеческая примерно вся состоит из освенцимов разной степени, и другого человечества у нас для вас нет.

Потому что за себя и за других одновременно отвечать отвечалки не хватает, узкая она у человека.

Это вам не сухая короста буквы, это живое движение изменчивых страстей. Можно представить себе запись теннисной схватки как череду поз спортсмена, пойманных камерой в те моменты, когда он попадает или промахивается по мячу.

В сквере, уже исчезающем, бродит некто, ваш взор его зацепил. Это человек, которого вы когда-то празднично любили. Вы не поняли, что это он. Вы не знаете, что он обитает в этом городе… жив ли вообще…

Произошло серьезное событие: вы видели его спину. Но это пустое событие: вы не знаете, что оно произошло

Я вздрагиваю и оборачиваюсь — не мелькнула ли вот сейчас, за плечами, тень моей прошлой жизни

Надо ли всматриваться во всех встречных-поперечных, гадая, не доведется ли кого-то из них с течением времени полюбить или возненавидеть?
— А мы с вами встретимся уже как следует через четырнадцать лет!
— Конечно, дядя, а пока проходи. Не задерживай очередь

Урок в том, что любой момент вашей жизни может значить гораздо больше, чем кажется

Между прочим, именно Чернышевский, правда, другой, Николай Гаврилович, революционный демократ, первым — и как раз в статье об «Асе» — обратил внимание на дурацкую привычку героев Тургенева усвистывать чуть что в Баден-Баден — через три четверти века Чернышевскому за Тургенева ответил Набоков

связан с потусторонним миром, примет последнего в романе немного, одно лишь ясно — он радикально отличается от мира здешнего[8].

В действительности совершенно не ясно, насколько радикально