Давид Фонкинос

Когда приближается пятидесятилетие, ты уже слишком старый, чтобы быть молодым. Но еще слишком молод, чтобы считаться стариком. Ни то ни се, крайне неудобное состояние.

У меня такое впечатление, что смерть — это неотступно преследующий меня сторонний взгляд. Что бы я ни сделал, каждый мой поступок разбирает по косточкам некая высшая сила, и эта сила есть не что иное, как мое будущее — мой будущий труп.

Это был один из моих жизненных принципов: всегда успокаивать окружающих, внушая им, что все мои поступки разумны. Но разве я виноват, что меня интересовало абсолютно все?

Воспитание в большинстве случаев не более чем ежедневная тренировка, побуждающая нас как можно меньше походить на своих родителей.

Я тосковал по Алисе, и эта тоска меня буквально душила, но у меня ни разу не возникло желания ей позвонить. Мне вообще ни с кем не хотелось видеться. Это был, бесспорно, самый одинокий период в моей жизни.

Если мне наши стычки выматывали всю душу, то она иногда про них даже не помнила.

На грудь себе я повесил картонку, на которой написал:
ТЫ МНЕ ОСТОЧЕРТЕЛА.
Вышла Алиса. Я видел, как она идет ко мне, щурясь на ходу, чтобы разобрать надпись. Потом улыбнулась во весь рот, ускорила шаг и бросилась мне на шею. Потом тихонько шепнула мне на ухо: «Ты мне тоже осточертел».

Это была любовь.

вместе, нам плохо. Когда разлучаемся, еще хуже. Я так больше не могу.

за воздухом тебе приходится идти куда-то в другое место. Что там, где ты сейчас, ты задыхаешься.

1
У меня такое впечатление, что смерть — это неотступно преследующий меня сторонний взгляд.