sylvatica

Долгие годы он не вспоминал те летние дни, их посиделки с Юрой и самого Юру. Забыл его глаза, голос и руки и, если бы не фотография, наверное, не думал бы о нём сейчас.
Ведь всё, что случилось тогда, не прошло бесследно, не стёрлось, а жило в его душе и сердце, запертое на хрупкий замок памяти. Стоило лишь слегка коснуться этого замка — и воспоминания одно за другим хлынули и разлетелись мыслями, словно беды из ящика Пандоры.

Но потом стало ещё хуже, пришло ещё одно осознание, которое могло бы быть приятным в любой другой ситуации, но только не в этой. Володя понял, что его не просто влекло к Юре. Володя в него влюбился. А разве в него вообще можно было не влюбиться? В такого задорного, настоящего, местами наивного, но умеющего становиться серьёзным, когда нужно. Такого искренне стремящегося дружить.

И шальная, непристойная мысль ворвалась в голову: что, если сейчас подойти к нему, взять мокрыми ладонями его лицо, заглянуть в сверкающие от солнца глаза… И поцеловать? Его губы тёплые или холодные? Какие они на вкус — как речная вода? И чтобы по-настоящему, чтобы прижаться и…

Напуганный тем, что его «болезнь» вернулась, Володя так зациклился на том, чтобы защитить Юру от неё, что не заметил, как всё перевернулось с ног на голову: Юра влюбился в него

Что плохого в запахе яблок, кустах сирени и Юриных губах? Какой вред они могут ему нанести сейчас? Это двадцать лет назад из-за них он мог сломать себе жизнь, а до того как совершил первые ошибки, было счастье — молниеносное, всепоглощающее, огромное, как небо.

Когда им удавалось остаться наедине — это были невероятно яркие, светлые моменты. С Юрой он забывал обо всём: что вокруг них есть мир, жестокий и чужой, что, кроме них, в нём есть другие люди — непонимающие, готовые осудить и закидать камнями… или рассказать старшим.

— Ой, Володя, солнышко, ну что ты, ну... у тебя лицо, будто ты сейчас заплачешь. — Протянула к нему ладонь, погладила по щеке.
— Я не бросал его, — с трудом выдавил из себя Володя. — Я его любил. Только его. Никого больше — никогда. Но так и не сказал — не успел.

Зазвучали длинные гудки: сначала один, затем — второй. Звонок будто бы прервался, но вдруг прозвучал раскат грома, и Володя не понял, ответили ему или нет.
— Юра? — спросил он, не веря, что на самом деле услышит его.
— Да… Да! Володя, это я!

Когда тот начал, Володя, не отводя взгляда, уставился на него, следил за каждым его движением, пытался поймать и запомнить каждую эмоцию на его лице. Любуясь, он старался не думать ни о чём, но одна мысль всё же мелькала в голове: когда в мире существует такой человек, как Юра, никто, кроме него, не может иметь большего значения для Володи.

Юра весь горел: льнул к нему, будто было возможно прижаться ещё сильнее. И Володя сгорал вместе с ним. Замерло время, и сама планета, казалось, остановилась. Существовал только этот момент. И только они двое — в нём.